Милый, любимый Тимур! Вдохновенный, незабвенный, мгновенный, коленопреклоненный, богоявленный, бессменный, смертный бессмертный, здешний, вешний, негрешный, безгрешный, о, как ты прекрасен и дорог моему сердцу, Тимур. Вижу сидящим тебя на горе — высокой, глубокой, синеокой, янтарнобокой, рубиново-алой пред тобой, мой великий поэт малый. Ты сидишь в шелках струящихся, длящихся, молящихся, стремящихся, страшащихся, искрящихся. На голове твоей тюрбан, корона, шелом, лавровый венец, терновый венец, тюбетейка, широкополая шляпа, шапка-ушанка, треуголка, бейсболка, ермолка, кипа, колпак санкюлота, будёновка, сверкающая порфира, усыпанная бриллиантами, каждый из которых — твоё творение, о, Тимур.
У ног твоих легла и свернулась коралловая эфа. По правую руку стоит ишак лазоревый, аметистовый, коралловый, багряно-розовый, изумрудно-восторженный, рубиново-кроткий и смотрит на тебя глазами твоего преданного и любящего друга Александра Проханова. И ишак с глазами любящего и верящего в тебя твоего друга Александра Проханова говорит тебе, о, Тимур: «Ты — бесподобный Ходжа Насреддин, ты же – Тимур Зульфикаров, ты же — Гомер, ты же — Сапфо, ты же — Пушкин, ты же — безвестный поэт, написавший на египетском папирусе «Книгу мёртвых». Ты же — безвестный поэт, начертавший клинописью на глиняных табличках «Книгу воскрешённых». Ты же — написавший на бересте «Голубиную книгу». Я, твой друг Александр Проханов — златоухий ишак, тот, кого ты кормишь розами твоих вдохновений, поишь виноградным соком твоих сновидений. Я счастлив в этот чудесный день твоей мудрости и красоты, день осиянный, румяный, пьяный, багряный, рад тому, что в этот день млечный, вечный, сердечный, сторечный, человечный, бесчеловечный, что в этот день я смотрю на мир твоими глазами, о Тимур, о, Ходжа Насреддин. И взору моему, твоему-ему с этой священной горы открываются безбрежные дали, где мерещатся народы и царства, коих нет больше, где в синих туманах нарождаются новые народы и царства, где движутся паломники, ратники, вечные странники, музыканты, погорельцы, бродяги, дервиши, разбойники, девы непорочны, тати — все те, кого мы любим, кого воспеваем, среди которых движемся и мы.
Поверь мне, старому и верному ослу твоему, чьи бока исхлёстаны плетьми, избиты костяными мозолистыми пятками, со множеством тавро, наложенных временем окаянным, осиянным, первозванным, богоданным, поверь, как я люблю тебя, как благословляю лазурные небеса, что свели нас в этом бренном и прекрасном мире, откуда мы двинемся вместе с тобой — вдоль белой реки, у которой нет ни устья, ни истока.
